О том, что крымчаки, эти хищники, живущие за счет грабежа и работорговли, готовят большой набег – стало известно еще при батюшке. Большой, потому как малые случались, почитай, ежегодно. Сотня, две, пять, а то и тысяча-другая крымчаков во главе с мурзами приходили на русские и польские украины с завидной регулярностью. И тянулись после этих набегов в Крым унылые вереницы славянских рабов. И было их столько, что какой-то еврей-меняла, сидящий у Перекопа, спрашивал у татар, а остались ли вообще в тех землях люди или всех уже татары переловили. И как, скажите, с таким беспределом делать бизнес?.. Но то были еще малые набеги. А тут ожидался – большой… Тогда собрали войско, отправили дополнительный огневой припас в засечные города и остроги, и крымчаки не появились. То ли слух был неверный, то ли прознали о наших приготовлениях. Затем, этой весной, снова пришли тревожные вести. Десятки тысяч людей ночевали в седле, у костров в степи, до рези в глазах вглядывались в даль со сторожевых башен, а другие сотни тысяч тревожно вслушивались ночами, не ударят ли в набат, не раздастся ли за околицей грозный топот крымских коней, не засвистят ли арканы… И к настоящему моменту вроде как становилось ясно, что опять пронесло. Что и на этот раз Господь не попустил. Но что принесет следующая весна – никто сказать не мог… А ежели в этот момент начнется война еще где? Желающих пощипать Русь всегда было предостаточно. Те же поляки со шведами. Слава богу, они вроде как заняты сварой между собой. Польский король Сигизмунд, урожденный Ваза, бодается со своим дядей Карлом за шведский престол, на который вроде как не только имеет право, но и который занимал, пока шведы его оттуда не турнули. А значит, самый момент, чтобы разобраться с этим разбойничьим гнездом…

Но во всем этом была одна проблема. И называлась она – Османская империя. Это в наше время турки вполне мирная и некрупная региональная держава без особенных достоинств, кроме дешевизны своих курортов. Впрочем, это достоинство уже тоже стало не столь заметным… А для меня никогда таковым и не было. Поскольку дешевизна – это последнее, на что я в свое время обращал внимание. Короче, сам я в Турции ни разу не был. Ибо пока дешевизна была определяющим показателем, предпочитал мотаться на своей машине, сначала раздолбанном «сорок первом москвиче», а потом престарелой «аудюхе-сотке» на наш юг, в Крым или на Кубань, и отдыхать дикарем. А потом, когда это уже был некритичный фактор – вообще не рассматривал таких вариантов, предпочитая Европу – Грецию, Испанию, Италию и юг Франции, либо по зимнему времени – Мальдивы или Карибы. Так вот, то – там. Здесь же Османская империя представляла собой крупнейшую и мощнейшую в военном отношении европейскую державу. Поскольку не только владела всеми Балканами вкупе с Грецией, Болгарией, Албанией, Сербией и остальной Югославией целиком, но также и Трансильванией, Валахией, Молдавией и существенной частью Венгрии. Причем вовсю чихвостя и нагибая самую мощную на данный момент европейскую христианскую державу – Священную Римскую империю германской нации. А Крымское ханство являлось вассалом этого монстра. К тому же, как я ни ломал голову над картой, никакого надежного способа запереть крымчаков в Крыму без захвата и удержания нескольких стопроцентно турецких крепостей, скажем, того же Азова, найти мне не удалось. И как быть?

Но и отказаться от попытки избавиться от подобной угрозы – также было глупо. Ибо, чего бы я ни добился, как бы ни двинул экономику и промышленность, в любой момент все могло пойти прахом только потому, что крымскому хану срочно понадобились рабы для своих рынков. И потому побрели бы все мои инженеры, лекари, мастера-литейщики, стеклодувы и остальные, в кого я уже вбухал и еще вбухаю столько сил, времени и денег, на юг, в Кафу, на невольничий рынок, чтобы занять место тупых гребцов на турецких галерах. Либо их просто вырезали бы, чтобы не путались под ногами у ценного по-настоящему полона – молодых русских девчонок и мальчишек, которых за большие деньги раскупают в свои гаремы ценящие юную красоту турецкие, египетские и тунисские беи…

Так что мне предстояло пройти по лезвию ножа. Потому что если я ошибусь и не справлюсь, то это означало почти стопроцентно поставить Русь под удар османов, на чем историю мой страны можно будет и закончить…

6

Тимофей сидел у бойницы и с тревогой прислушивался к выстрелам, звучащим с той стороны городской стены, у ворот. Пока они, слава богу, доносились слитно и мощно… а вот ударили и пушки.

– Ну как там? – послышался голос Бузыки, молодого шустрого стрельца, сидящего через одну бойницу от Тимофея, которому их бездействие, когда рядом с ними идет тяжелый бой, было поперек характера.

– Цыть, глупота, – отозвался от той бойницы, что была в наружной стене, сотский Меркушин. – Сказано было – нишкни. Молчать, будто тебя здесь нет.

– Да мочи ж не-эт… – страдальчески протянул Бузыка. – Так руки и чешутся басурманам наподдать…

– Вот непонятка… – Голос сотского звучал сердито, но в нем чувствовалась некая нарочитость. А и то, ну как басурмане могут услышать тихий разговор изнутри крепостной стены, да еще и в грохоте ружейных залпов… – Да держатся наши, держатся. Эвон басурмане ужо назад покатились…

– Знать, побили мы их! – обрадованно воскликнул Бузыка.

– Да цыть же, дурной, голос-то сдерживай. А побить мы их еще не побили. Это они только на время отскочили. Когда нахрапом гуляй-город [44] взять не смогли. Он для них еще после Молодей [45] хуже горькой редьки. А сейчас спешатся и тогда-то уж полезут густо…

Бузыка поежился, покрепче перехватил свою пищаль и несколько неуверенно пробормотал:

– Ничего, вот мы им ужо…

Тимофей окончил цареву школу этой весной. За то время, что он учился, Тимофей превратился в высокого и стройного парня с пропорциональной фигурой, хорошо развитой мускулатурой и спокойным, но внимательным взглядом серых глаз. В прошлом годе мать уже начала хлопотать, подыскивая ему невесту, ибо они теперь были уже не горемыками-однодворцами, а владельцами вполне крепкого поместья в пять крестьянских дворов. В которых к тому же обработка земли шла по самой передовой технологии… То есть этих слов ни Тимофей, ни кто другой не знал и не говорил, а говорили обычно так: «Как в царевой Белкинской вотчине». И всем сразу было понятно, что это круто, и вообще все кричат «вау!»…

В Разряде Тимофей числился уже два года, с того дня, как ему стукнуло пятнадцать. Но до момента окончания школы царь Федор Борисович, да дарует ему Господь силу и здоровье, а все остальное для Русской земли он и сам способен сотворить, повелел школьных отроков до самого их выпуска из школы не брать и на смотры не имать. Так что все положенные служилому дворянину имания и умения Тимофей два года сдавал Гриве и Кошелету, донскому казаку и учителю огневого боя. И сдавал куда как успешно, за что все это время числился в особом царевом списке «стрелков вельми целких и огненному бою справно обученных». Впрочем, в таковом списке числились практически все выученики царевой школы, начиная с четвертого года обучения. Вот только Тимофей в нем никогда не опускался ниже второго десятка, а однажды был там записан ажно третьим. Именно поэтому почти весь их выпуск и торчал здесь, в Ельце, на верхнем уровне стенных бастионов, сжимая в руках особливые целевые пищали, а не хоронился в лесах и оврагах вместе с остальной поместной ратью, где им вроде как и было самое место.

Приуготовления к войне начались еще поздней осенью. Тимофей тогда учился в царевой школе, но его сотоварищи по стрелецкой сотне сказывали, что царь Федор собрал все войско и устроил большое воинское учение, какого до сего дня еще никогда и не было. Собрали все поместное войско и начали гонять его по увалам и косогорам, добиваясь того, чтобы научилось быстро рассыпаться на мелкие отряды и сотни, а потом быстро собираться в великие тысячи, да поворачивать на всем скаку быстро, будто татары, да стрелять на ходу добро. Их же, стрельцов, коих нагнали не только все пятнадцать московских приказов, числом почти девять тысяч, но еще и почти пять тысяч городовых стрельцов да вполовину от их числа городовых казаков, заставили выстроить снежную стену (ну да то дело нехитрое и привычное, завсегда так делали) да палить по ней посотенно и поприказно. Но ежели ранее этим все и ограничивалось, то нонича с этого только началось.